Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Лес:

ЛЕС

КАНДИД (МОЛЧУН),

НАВА

СТАРЕЦ

КОЛЧЕНОГ

КУЛАК

ХВОСТ

СЛУХАЧ

ВОР1

ВОР2

 

Управление:

ПЕРЕЦ

ДОМАРОЩИНЕР

КИМ

КОМЕНДАНТ

ТУЗИК

СТОЯН

АЛЕВТИНА

ДИРЕКТОР

МЕХАНИК

РИТА

 

КАРТИНА 1

Перец сидит на краю обрыва и кидает камешки.

Из кустов вышел Домарощинер, изучил обстановку.

 

ДОМАРОЩИНЕР: Человек сидит у обрыва и рядом с ним сандалии.

Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?

ПЕРЕЦ: А, это вы, Домарощинер. Это мои сандалии.

ДОМАРОЩИНЕР: Нельзя быть таким непонятным. Сидит над обрывом, босиком, бросает камни. Куда бросает? Или, может быть, кому? А зачем? И как это вы можете сидеть на краю обрыва? От природы это у вас, или вдруг вы специально тренировались? Я, например, на краю обрыва сидеть не могу. И мне страшно поду-

мать, ради чего бы я стал тренироваться. У вас пропуск в лес есть?

ПЕРЕЦ: У меня нет пропуска.

ДОМАРОЩИНЕР: Так. Нет. А почему?

ПЕРЕЦ: Не знаю… Не дают вот.

ДОМАРОЩИНЕР: Правильно, не дают. Нам это известно. А вот почему не дают? Мне дали, ему дали, им дали, а вам почему-то не дают. Вы, наверное, очень любите лес?

ПЕРЕЦ: А вы?

ДОМАРОЩИНЕР: А вы не забывайтесь. Вы прекрасно знаете, что я

состою в группе Искоренения и мое отношение к лесу определяется моим служебным долгом. А вы уже второй раз приходите сюда. Почему?

ПЕРЕЦ: Просто мне нужно было здесь поговорить с директором.

ДОМАРОЩИНЕР: Ах, вот как это у вас делается.

ПЕРЕЦ: Что делается?

ДОМАРОЩИНЕР: Нет-нет, молчите и молчите. Я уже понял. Вы были правы.

ПЕРЕЦ: Что вы поняли? В чем это я прав?

 

Но Домарощинер исчезает в кустах. Перец идет грустно вдоль обрыва.

 

Выходит Тузик и как бы продолжает вечный рассказ.

 

ТУЗИК: Вот, например, что еще бывает в лесу? Деревья. Но на месте они не стоят. Прыгают. Понял?

ПЕРЕЦ: Ну?

ТУЗИК: Стоит оно неподвижно. Потом начинают корчиться, корячиться: и ка-ак даст! Шум, треск, не разбери-поймешь. Метров на десять. Кабину мне помяло. И опять стоит.

ПЕРЕЦ: Может оно старалось уйти, может ему было противно? Почему оно прыгает?

ТУЗИК: Потому что называется прыгающее дерево. Потом еще есть русалки. В больших чистых озерах. Они там лежат, понял? Голые.

 

За спинами проходя появляется Домарощинер.

 

ДОМАРОЩИНЕР: Это вам, Туз, померещилось, от вашего кефира.

ТУЗИК: А я их сам и не видел. Кандид вот рассказывал. А уж Кандид про лес знал все. Он в этот лес как к своей бабе ходил, все там знал на ощупь. Он и погиб там вместе с вертолетом.

ДОМАРОЩИНЕР (Перецу): Имейте в виду, что относительно Кандида было закрытое распоряжение считать его живым (исчезает).

ПЕРЕЦ: Как же мне уехать? Мне здесь делать больше нечего. И виза кончается.

ТУЗИК: Вы завтра утром приходите в гараж. Мне завтра на Материк ехать, железный лом везти. Вместе и поедем. (Тузик пошел и остановился) Что меня в лесу удивляет, так это болота. Они горячие, понял? Я этого не выношу. Пар идет и пахнет щами. Я даже хлебать пробовал, только невкусно, соли там не хватает, что ли. Нет, лес — это не для человека.

 

Туз уходит. Перец бредет к Киму. Тот сидит за столом на полянке.

 

ПЕРЕЦ: Ким, неужели я так и не попаду в лес? Ведь я завтра уезжаю.

КИМ: Тебе туда нельзя, Перчик. Туда можно только людям, которые никогда о лесе не думали. И им на него наплевать. А ты слишком близко принимаешь его к сердцу. Он тебя обманет.

ПЕРЕЦ: Наверное. Но ведь я приехал сюда, чтобы повидать его.

КИМ: А что ты будешь делать в лесу? Плакать о мечте, которая превратилась в судьбу? Молиться, чтобы все было не так? Или, чего доброго, возьмешься переделывать то, что есть, в то, что должно

быть?

ПЕРЕЦ: А зачем же я сюда приезжал?

КИМ: Чтобы убедиться. Другие приезжают, чтобы обнаружить в лесу кубометр дров. Или найти бактерию жизни. Или написать диссертацию. Получить пропуск, на всякий случай. А предел поползновений — извлечь из леса роскошный парк, чтобы потом этот

парк стричь из года в год. Не давать ему снова стать лесом.

ПЕРЕЦ: Уехать бы мне отсюда. Кому-то надо уехать, либо мне, либо вам всем.

КИМ: Давай умножать. Семьсот девяносто три пятьсот девяносто два на двести шестьдесят шесть ноль одиннадцать.

ПЕРЕЦ: ….(ответ)

КИМ: Так. Погаси. Теперь…

ПЕРЕЦ: ……

КИМ: Так. Двенадцать на десять.

ПЕРЕЦ: Один ноль ноль семь… Слушай, он ведь врет. Должно быть сто двадцать.

КИМ: Знаю, знаю. А теперь извлеки мне корень из десять ноль семь. (слышно мотоцикл) Из лесакто-то.

 

Въезжает на мотоцикле Стоян с букетиком. Спрыгивает с мотоцикла.

Кладет букетик на стол.

 

СТОЯН: Ким, это я. Кимушка, я ведь тебя умоляю.

КИМ: Пошел вон, маньяк.

СТОЯН: В последний разочек, в самый распоследний. Ты только передай и скажи, что от Стояна. Если в кино станет звать, соври, что срочная работа.

КИМ: Что ты ежишься? А ну-ка повернись (Ким стал что-то делать с шеей Стояна, а тот продолжает).

СТОЯН: Опять подхватил? Если будет чаем угощать, скажи, мол, что пил. И от вина откажись.

КИМ: Да не дергайся ты! Маньяк, шляпа!

СТОЯН: Маньяк. Шляпа. Но! В самый разнаипоследнейший.

КИМ: Все, убирайся.

СТОЯН: Убираюсь. А то Рита у нас опять начудила. Неделю назад сбежала — ну, что поделаешь… а этой ночью вернулась вся мокрая, белая, ледяная. Охранник к ней было сунулся с голыми руками — что-то она с ним такое сделала, до сих пор валяется без памяти. И весь опытный участок зарос травой. А Квентин все утро плакал.( Стоян сел на мотоцикл) И клоака снова заработала (уехал).

КИМ: Перец, а зачем ты был утром на обрыве?

ПЕРЕЦ: Я надеялся повидать директора. Мне сказали, что он иногда делает над обрывом зарядку. Ты знаешь,

Ким, по-моему, здесь все врут.

КИМ: Директор. А ведь это, пожалуй, мысль. Ты молодец. Это смело.

ПЕРЕЦ: Все равно я завтра уеду.

КИМ: Не ожидал, не ожидал. Очень смело. А может действительно послать тебя туда — разобраться.

ПЕРЕЦ: В столовую пора, опоздаем.

КИМ: Действительно пора.

 

Уходят. Пошел «кефир».

 

КАРТИНА 2

Лес оживает, высвечивается пятнами. Одно из пятен — деревья с маленькими домами на острове среди болот — кадр, темнота; два больших дома-острова — кадр, снова темнота; один дом преобразуется — вид изнутри. Лежат Кандид-Молчун и Нава. Молчун просыпается. Тут же Нава:

 

НАВА: Ты уже больше не спишь?

МОЛЧУН: Нет.

НАВА: Давай тогда поговорим.

МОЛЧУН: Давай.

НАВА: Ты мне сначала скажи, когда ты уходишь.

МОЛЧУН: Не знаю. Скоро.

НАВА: Вот ты всегда говоришь скоро. То скоро, то послезавтра, ты может, думаешь, что это одно и тоже, хотя нет, теперь ты говорить уже научился, а вначале все время путался, дом с деревней путал,

траву с грибами, даже мертвяков с людьми и то путал, а то еще начинал бормотать, ни слова не понятно… Тебя раньше как звали?

МОЛЧУН: Кандид.

НАВА: Не понятно. Вот Молчун — понятно. (Нава замолкла

и вдруг встрепенулась) И получилось так, что мертвяки вели нас ночью, а ночью они плохо видят, совсем слепые, это тебе всякий скажет, вот хотя бы Горбун, хотя он не здешний, он из той деревни, что была по соседству с нашей, не с той нашей, где мы сейчас, а с другой, где я с мамой жила, так что ты Горбуна знать не можешь, в его деревне все заросло грибами, грибница напала, а это не всякому нравится. Горбун вот сразу ушел из деревни. Одержание произошло, говорит, а в деревне теперь делать людям нечего… Во-от. А луны тогда не было и они, наверное, дорогу потеряли, сбились все в кучу, а мы в середине, и жарко стало, не продохнуть…

 

На этом монологе входит Старец, берет горшок, начинает есть, чавкать. Молчун отбирает горшок и ставит перед Навой, та замолкает.

 

СТАРЕЦ: Невкусно. К кому не придешь теперь, везде невкусно. И тропинка эта заросла совсем, где я тогда ходил, а ходил я много — и на дрессировку, и просто выкупаться. Там было озеро, а теперь болото и ходить стало опасно, но кто-то все равно ходит, потому что иначе откуда там столько утопленников? А что у вас в корытце? Если, например, ягода моченая, то я бы ее поел, моченую ягоду я люблю. А если вчерашнее, огрызки какие-нибудь, то не надо, сами ешьте огрызки.

 

Молчун берет горшок и начинает есть.

 

СТАРЕЦ: Не добродила у вас еда, есть такое нельзя.

МОЛЧУН: Почему нельзя?

СТАРЕЦ: Эх ты, Молчун. Ты бы уж лучше, Молчун, молчал. Ты вот лучше мне расскажи: очень это болезненно, когда голову отрезают?

НАВА: А тебе какое дело? Что ты все допытываешься?

СТАРЕЦ: Кричит. Ни одного еще не родила, а покрикивает. Ты почему не рожаешь? Все рожают, а ты нет. Так поступать нельзя. А что такое «нельзя», ты знаешь? Значит: нежелательно, не одобряется. Что можно — это еще неизвестно, а уж что нельзя — то нельзя…

 

Пока он говорит, Нава злая уходит с горшком, в конце речи Молчун

встает и уходит.

Смена кадра через затемнение — дом снаружи. Молчун идет от своего дома к дому Колченога, смена кадра в доме. Сидит Колченог (гладит коленку), стоит Молчун.

 

КОЛЧЕНОГ: Садись. Вот тут я мягкой травки подстелил для гостей. Уходишь, говорят?

МОЛЧУН: Что, опять разболелась?

КОЛЧЕНОГ: Нога-то? Да нет, просто приятно. А когда уходишь?

МОЛЧУН: Ты ведь, я вижу, идти не хочешь.

КОЛЧЕНОГ: Как от меня выйдешь, поворачивай налево. По полю мимо двух камней сразу увидишь дорогу. По этой дороге две деревни пройдешь. Одна пустая, грибная, грибами она поросла, так там не живут, а в другой живут чудаки, через них два раза синяя трава проходила, с тех пор там болеют. А за той чудаковой деревней по правую руку и будет тебе твоя Глиняная поляна. Сам спокойно дойдешь и не вспотеешь.

МОЛЧУН: А дальше как? Мне надо до Города добраться, а ты обещал показать дорогу.

КОЛЧЕНОГ: Вон ты куда нацелился. Помню, помню… Так до Города, Молчун, не дойти. До Глиняной поляны, это просто. Или, скажем, до Тростников. Тут уж поворачивай от меня направо, через редколесье,

мимо Хлебной лужи, а там все время за солнцем. Куда солнце, туда и ты. Трое суток идти. Ты бы так и говорил, до Тростников. Завтра утром и выйдем и еды нам с тобой брать не надо, раз там Хлебная лужа… Ты, Молчун, говоришь больно коротко: только начинаешь к тебе прислушиваться, а ты уже и рот закрыл.

МОЛЧУН: Понимаешь, Колченог, мне не надо в Тростники. В Тростники мне не надо. Не надо мне в Тростники. А надо мне в Город. Я тебе это вчера говорил, позавчера говорил, неделю назад говорил что мне надо в Город. Ты сказал, что знаешь до Города дорогу. Не до Тростников, а до Города.

КОЛЧЕНОГ: Наверное, тебе, Молчун, когда голову отрезали, что-нибудь внутри повредили. Это как у меня нога. Шел я однажды через Муравейники, а нога попала в дупло и теперь кривая. Но до Муравейников я дойду. И тебя доведу. Только я не пойму, зачем ты сказал, чтобы я пищу готовил — до Муравейников тут рукой подать… Тебе же в Тростники. А почему ты так не хочешь в Муравейники?

МОЛЧУН: А если ты боишься, что я буду молчать, так с нами же Кулак пойдет и Хвост, и еще два мужика из Выселок.

КОЛЧЕНОГ: С Кулаком я не пойду. Он у меня дочь мою за себя взял и не уберег, подстерегли его воры и дочку отобрали, а он и отдал. Если б мы в Город пошли, от воров покою бы не было. А до тростников дойдем. Завтра и выйдем.

МОЛЧУН: Послезавтра, ты пойдешь, я пойду, Кулак, Хвост и еще двое из Выселок. Так до самого Города и дойдем.

КОЛЧЕНОГ: Вшестером дойдем. Один бы я не дошел, конечно, а

вшестером дойдем, до самых Чертовых гор дойдем.

МОЛЧУН: Значит послезавтра выходим в Город. Завтра я еще разок зайду, напомню.

КОЛЧЕНОГ: Заходи.

 

Молчун выходит от Колченога, смена кадра. Улица, два дома, Молчун и Старец из кустов.

 

СТАРЕЦ: В Город значит нацелились. Интересно, да только до Города никто еще живым не доходил, да и нельзя. Хоть у тебя голова и приставленная, а это ты понимать должен…

 

Молчун бредет, Старец семенит за ним бубня про «нельзя», навстречу радостно выбегает Слухач.

 

СЛУХАЧ: А-а, Молчун! Куда идешь, Молчун? Домой, надо думать, идешь, к Наве, дело молодое, а не знаешь ты, Молчун, что Навы твоей дома нету. Вот этими глазами видел, как Нава твоя на поле пошла, хочешь теперь верь, хочешь не верь…

 

Слухач, вдруг, замер и заслухачил…

 

«На дальних окраинах в битву вступают все новые… отодвигаются все дальше на юг… победного передвижения… Большое Разрыхление почвы ненадолго прекращено из-за отдельных и редких…

Новые приемы Заболачивания дают новые обширные места для покоя и нового передвижения на… Во всех поселениях… большие победы… труд и усилия… новые отряды подруг… завтра и навсегда

Спокойствие и Слияние.

 

СТАРЕЦ: Во всех поселениях, слышал? Значит, и в нашем тоже. Большие победы! Все время ведь твержу: нельзя… И новые отряды подруг, понял?

СЛУХАЧ: О чем это я? Передача, что ли, была? Как там Одержание?

 

Молчун бросает их и уходит, находит Кулака, касается его рукой (Кулак ходит с горшком бродила, поливает траву, она чахнет).

 

МОЛЧУН: Кулак.

КУЛАК: Чего, шерсть на носу, касаешься? Один вон тоже, шерсть на носу, касался, так его взяли за руки и за ноги и на дерево, шерсть на носу…

МОЛЧУН: Идешь?

КУЛАК: Еще бы не иду, шерсть на носу, когда закваски на семерых наготовил, в дом не войти, воняет, жить невозможно, как же теперь не идти. Да только куда идем? Колченог говорил, что в Тростники, а я в Тростники не пойду, там и людей-то нет, не то что девок, шерсть на носу, а мне без девки жить невозможно, меня староста со свету сживет, а в Тростники я не пойду…

МОЛЧУН: В Город.

КУЛАК: В Город — другое дело, в Город я пойду, тем более, говорят, что никакого Города вообще и нету, а врет о нем этот старый пень — придет утром, половину горшка выест и начинает, шерсть на носу, плести: то нельзя, это нельзя…

МОЛЧУН: Выходим послезавтра.

КУЛАК: А чего ждать? Почему это послезавтра? У меня в доме ночевать невозможно, закваска смердит, пошли лучше сегодня вечером, а то вот так один ждал-ждал, а как ему дали по ушам…

МОЛЧУН: Я завтра с утра на Выселки иду, вернусь к вечеру. Ты повидай Колченога и напомни, что послезавтра. Я напоминал и еще буду, но и ты тоже напомни.

КУЛАК: Напомню. Я ему так напомню, что последнюю ногу отломаю.

 

Молчун пошел, его поймал за руку Хвост и затащил под дерево. Сели.

 

ХВОСТ: Так когда же идем? Мне в деревне вот как надоело, я в лес хочу.

МОЛЧУН: Послезавтра уходим, Хвост. Пищу ты приготовил?

ХВОСТ: Я пищу приготовил и уже съел, у меня терпения не хватает на нее смотреть, как она зря лежит и никто ее, кроме старика не ест, у меня от него просто все болит. Как ты думаешь, Молчун, кто такой этот старик, почему он у всех все ест и где он живет? Я в десяти деревнях бывал, а такого старика нигде не видел. И как в него все это

влазит? Ведь кожа да кости, а два горшка вылижет и с собой два унесет. Может это у нас не один старик такой, может, их у нас трое? Двое спят, а один работает. Нажрется, второго разбудит, а сам отдохнуть укладывается…

 

Все это Хвост говорит уже проводив до двери Молчуна и уже уходя

и возвращаясь, наконец уходит. Молчун постоял у двери, помотал

головой и вошел. Смена кадра. В доме сидит Старец. Входит Молчун.

 

СТАРЕЦ: Медленно ты, Молчун, ходишь, я тут в двух домах побывал — везде уже обедают, а у вас пусто. (Молчун подошел к нему вплотную и слушает) Сколько времени будешь ты до Города идти, если тебя и к обеду не дождешься?

 

Молчун взял старика и выбросил. Смена кадра. Старик снаружи дома

кричит, заглядывая в окно и бегая вокруг.

 

СТАРЕЦ: Я теперь все про тебя знаю, знаю что вы в Город собрались. Придется мне с вами идти. Я уж вас доведу, мне в Город давно надо, да дороги я туда не знаю. А мне туда надо, чтобы долг свой исполнить и все обо всем как следует рассказать. Только вот еды вы на меня не забудьте, хорошей и побольше, потому что я иду свой долг исполнять, а вы для своего удовольствия и через «нельзя»…

 

Лес то гаснет, то ворочается, переживает, живет.

 

КАРТИНА 3

Обрыв. Стоит кровать. Голубой свет ночи. Спит Перец. К нему подкрадывается Комендант, будит его.

 

ПЕРЕЦ: Комендант? Вам чего?

КОМЕНДАНТ: Очистить надо.

ПЕРЕЦ: Почему очистить? Что очистить?

КОМЕНДАНТ: Гостиница переполнена, вам придется очистить место.

ПЕРЕЦ: Но ведь…

КОМЕНДАНТ: Все равно белье надо на вашей койке менять.

ПЕРЕЦ: Да что же это. Обязательно сейчас, ночью?

КОМЕНДАНТ: Срочно.

ПЕРЕЦ: Вы не в своем уме. Ну хорошо, забирайте белье, мне всего эта ночь осталась.

КОМЕНДАНТ: Ремонт. Обои ободрались, потолки потрескались, полы перестилать надо. Так что место вы очищайте.

ПЕРЕЦ: Ремонт?

КОМЕНДАНТ: Сейчас сюда рабочие придут.

ПЕРЕЦ: Который час?

КОМЕНДАНТ: Первый час уже (шепотом).

ПЕРЕЦ: Ну вы устройте меня где-нибудь, в другом номере.

КОМЕНДАНТ: Переполнено. А где не переполнено, там ремонт.

ПЕРЕЦ: Ну в дежурке.

КОМЕНДАНТ: Переполнено.

ПЕРЕЦ: Мне всего шесть часов осталось спать.

 

Комендант заметался по комнате.

 

КОМЕНДАНТ: Да что же это, а? Ведь я тоже цивилизованный человек, два института окончил, не туземец какой-нибудь… Я же все понимаю. Но невозможно, поймите. У вас виза истекла, двадцать семь минут уже как истекла, а вы все еще здесь. Я без пяти двенадцать проснулся весь в поту. Одевайтесь, одевайтесь, пожалуйста.

ПЕРЕЦ: Может я хоть…

КОМЕНДАНТ: Ни в коем случае! Вы же меня погубите… Ну надо же быть таким бессердечным! Боже мой, боже мой…

 

Перец остался один на обрыве. Сел.

 

ПЕРЕЦ: Зеленое пахучее изобилие. Изобилие красок. Изобилие жизни. И все чужое. Чужое и знакомое одновременно, производное от нашего мира, плоть от плоти нашей, но порвавшее с нами и не желающее нас знать. Проснись!!! Погляди на меня хотя бы сейчас, когда мы одни. Неужели тебе никто из нас не нужен? Они боятся тебя. Я тоже боюсь, не только тебя, я еще боюсь и за тебя. Они могут

необратимо тебя загадить, но на это тоже надо время: им ведь еще нужно найти самый эффективный, экономичный и главное простой способ… У Тузика, кажется, две судимости, и почему-то совсем не за то, за что следовало бы…

 

Подлетает Туз с крылышками.

 

ТУЗИК: У меня это всегда было, я без этого жить не могу. Да без этого никто жить не может. А так жить невозможно, как я здесь живу. Я вот еще немного потерплю-потерплю, угоню машину в лес и русалку себе поймаю, голую. (отлетает)

 

ПЕРЕЦ: А вот Стоян чист. Он не пьет ни кефира, ничего. Он нежно и чисто любит Алевтину, которую никто никогда не любил нежно и чисто.

 

Спускается Алевтина, садится рядом.

 

ПЕРЕЦ: Меня из гостиницы выгнали, Алевтина.

АЛЕВТИНА: Я знаю. Пойдемте ко мне, хотите?

ПЕРЕЦ: Вы добрая и теплая… Да нет, спасибо, я уж как-нибудь так.

АЛЕВТИНА: А зачем же так? Я вам могу на диване постелить. До утра поспите, а утром найдем вам комнату.

ПЕРЕЦ: Спасибо, только завтра я уезжаю.

АЛЕВТИНА: Уезжаете? В лес?

ПЕРЕЦ: Нет, домой.

АЛЕВТИНА: Домой… Но ведь вы же все время хотели попасть в лес, я сама слышала.

ПЕРЕЦ: Да видите ли, я хотел… Но меня туда не пускают. Не знаю даже почему. А в Управлении мне делать нечего.

АЛЕВТИНА: Значит будем прощаться… А то, может, пойдемте, все-таки?

ПЕРЕЦ: Спасибо, но я лучше здесь…

 

Алевтина улетает.

 

ПЕРЕЦ: Вот Квентин, по слухам, живет здесь только потому, что боится оставить без присмотра Риту.

 

Выходит Стоян.

 

СТОЯН: Рита может уйти в лес и не возвращаться неделями, Рита купается в лесных озерах. Рита нарушает все распорядки и никто не смеет делать ей замечания и ни за что не хочет уезжать отсюда и никогда никому не говорит — почему… Рита! (увидел ее в лесу) Рита! А Квентин по ночам плачет и уходит спать к буфетчице, когда буфетчица не занята с кем-нибудь другим…

 

Стоян уходит.

 

ПЕРЕЦ: А может быть лес спит и всех нас видит во сне. Мы — сон леса. Атавистический сон. Грубые призраки его охладевшей сексуальности…

 

Ночь, лес дышит, живет (звезды под ногами Переца вместо обрыва).

Утро. Репродуктор объявляет и будит Переца: «Всем работникам Управления находиться у телефонов. Ожидается обращение директора к сотрудникам».

Сразу послышался топот туда-сюда, гудки, опять топот и все успокоилось. Перец вскочил, заметался.

 

ПЕРЕЦ: А где же моя трубка?

 

Стал искать, доискался до кабинета Домарощинера и схватил трубку:

 

«Управление может распоряжаться только ничтожным кусочком территории в океане леса. Смысла жизни не существует и смысла поступков тоже. Мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно. Он даже не противостоит, он попросту не замечает.(гудки, свист, надрывный кашель) Сотрудники сидят, спустив ноги в пропасть,

толкаются, острят и швыряют камешки, в то время как расход кефира не помогает ни взрастить, ни искоренить, ни в должной мере законспирировать лес. Я боюсь, что мы не поняли даже, что мы, собственно, хотим. Завтра я приму вас опять и посмотрю, как вы приготовились. Двадцать два ноль-ноль — радиологическая тревога и землетрясение, восемнадцать ноль-ноль — совещание у меня, двадцать четыре ноль ноль — общая эвакуация. (звук спущенной воды)»

 

ПЕРЕЦ: Что он говорит? Я ничего не понимаю.

ДОМАРОЩИНЕР: И не странно. Это не ваша трубка.

ПЕРЕЦ: Хорошо, это не моя. А где тогда моя?

 

Домарощинер не ответил, отвалился слушать. Перец выскочил, стал опять метаться и кричать.

 

ПЕРЕЦ: Где моя трубка? Я такой же человек, как и вы, я имею право знать!

 

Появляется Механик, проходящий мимо или копающийся в декорациях.

 

МЕХАНИК: Тише ты, чего орешь?

ПЕРЕЦ: У вас тоже нет своей трубки?

МЕХАНИК: Есть. Как не быть? До этого мы еще не дошли.

ПЕРЕЦ: А что же вы не слушаете?

МЕХАНИК: А ничего не слышно, чего слушать-то.

ПЕРЕЦ: Почему не слышно?

МЕХАНИК: А мы провода перерезали.

 

Перец грустно пошел к Киму. Ким протянул ему бумажку.

 

КИМ: Ваш телефон находится в кабинете 771. Подпись неразборчива.

ПЕРЕЦ: Я же не знал. Я хотел уехать…

КИМ: Сам виноват.

ПЕРЕЦ: Все равно я немножко послушал. И ты знаешь, Ким, я ничего не понял. Почему это так?

КИМ: Немножко послушал! Ты дурак. Ты идиот. Ты упустил такой случай, что мне даже говорить с тобой не хочется. Придется теперь знакомить с директором, из жалости. А чей это был телефон?

ПЕРЕЦ: Я не знаю. Это там, где Домарощинер сидит.

КИМ: А-а. Правильно, она сейчас рожает. Не везет Домарощинеру. Возьмет новую секретаршу, поработает она полгода — и рожать. Да, Перчик, тебе женская трубка попалась. Подряд вообще никто не слушает.

ПЕРЕЦ: А о чем сегодня директор говорил?

КИМ: Что значит — о чем?

ПЕРЕЦ: Ну что он… сказал?

КИМ: Кому?

ПЕРЕЦ: Ну тебе, например.

КИМ: К сожалению, это закрытый материал.

ПЕРЕЦ: Я только хотел бы узнать…Он говорил что-то о лесе… Я давеча камешки бросал в обрыв, так он и об этом что-то говорил. Господи. Хоть бы знать как он выглядит. Домарощинер говорит, что он настоящий великан.

КИМ: Домарощинер дурак, хвастун и враль. Директор — рыжеватый человек, полный, на правой щеке  небольшой шрам. Когда ходит — слегка косолапит, как моряк. Он и есть бывший моряк.

ПЕРЕЦ: А Тузик говорит, что он сухопарый и носит длинные волосы, потому что у него нет одного уха.

КИМ: Откуда Тузик может все это знать?

ПЕРЕЦ: Он был у него шофером и несколько раз видел.

КИМ: Врет, вероятно. Я был у него секретарем, а не видел его ни разу.

ПЕРЕЦ: Я, вероятно, кажусь бестолковым. Просто я плохо спал. меня Комендант из гостиницы выселил, говорит, что виза кончилась.

КИМ: Что-о! (хватает трубку и звонит) Комендант? Как вы смели выселить Переца? Молча-ать! Я вас не спрашиваю. Молчать! Вы не смеете! Растопчу! Вы у меня сортиры чистить будете.! Вы у меня в лес

поедете в двадцать четыре часа. Что? Так… Так… Что?… Так… Правильно. Это другой разговор. И белье самое лучшее. Ладно. Ладно. Благодарю вас. Ну естественно. До свидания. (кладет

трубку) Все в порядке. Прекрасный все-таки человек. Будешь жить у него в квартире, а он с семьей переселится в твой бывший номер. Иначе он, к сожалению, не может. Иди, иди. Это приказ.

 

КАРТИНА 4

Затемнение. Оживает потихоньку лес. Светает. Молчун бредет по тропе, его догоняет Нава.

 

НАВА: Ты почему без меня ушел? Я одна в этой деревне не останусь, там меня никто и не любит, а ты мой муж. Это еще ничего не значит, что у нас детей нет.

МОЛУН: Я же на Выселки, к обеду буду дома.

НАВА: Вот и хорошо, вместе и вернемся. Обед у меня со вчерашнего дня готов, я его так спрятала, что никакой твой старик не найдет…

 

Молчун развернулся и пошел, Нава за ним, идут по тропе.

 

НАВА: …Тут все они сбились в кучу, и стало страшно жарко, тогда мама стала меня подталкивать тихонько, я у всех под ногами проползла, а мамы мне больше видеть не привелось.

МОЛЧУН: Нава, опять ты мне эту историю рассказываешь.

НАВА: Ты какой-то странный, Молчун. Я больше ничего не помню и не знаю. Не стану же я рассказывать, как мы с тобой погреб рыли… А знаешь, Молчун, это даже интересно. Расскажи ты мне, как мы с тобой рыли погреб, мне еще никто об этом не рассказывал, потому что никто не видел.

 

Навстречу вышли воры.

 

НАВА: Ты меня им не отдавай, Молчун, я не хочу с ними.

ВОР1: Ну так что же вы встали?

ВОР2: Подходите, мы дурного не делаем.

ВОР1: На Выселки, я понимаю, направились?

ВОР2: Это можно, это пожалуйста.

ВОР1: Ты, папаша, ты себе иди. А дочку, конечно, нам

оставь.

ВОР2: Да не жалей, ей с нами лучше будет.

НАВА: Нет. Ты, Молчун, так и знай, я к ним не хочу,

это же воры.

МОЛЧУН: А может быть, нас обоих пропустите?

ВОР1: Нет, обоих нельзя.

ВОР2: Пропадет твоя дочка, подругой славной станет или

еще какой-нибудь дрянью. Сам подумай.

МОЛЧУН: Она же еще девчонка, зачем вам ее обижать?

ВОР1: Почему же обязательно обижать? Не век же она девчонкой будет, придет время, станет женщиной, не славной там какой-нибудь подругой, а женщиной…

НАВА: Это он все врет, ты ему, Молчун, не верь, ты что-нибудь делай скорее, раз сюда меня привел.

 

Молчун задумался, пауза. Тут актер выдирает (с треском — фон) дубину и дает Молчуну.

 

МОЛЧУН: Ну, Нава, беги! Я их задержу.

 

Завязалась скоротечная драка, воров разметало.

 

ВОР1: Дурак ты, папаша.

ВОР2: Разве же так можно, долбня ты деревенская. И откуда ты только такой взялся…

ВОР1: Выгоды своей не понимаешь, дерево ты стоеросовое, твердое…

 

Молчун увидел убегающую по болоту Наву.

 

МОЛЧУН: Стой, с ума сошла! Стой!

НАВА: Молчун, ты сюда беги, ты здесь не утонешь, не бойся!

 

Молчун прыгнул и поскакал за ней.

 

ВОР1: Назад! Не тронем! Назад!

ВОР2: Пропадете, дураки-и-и!

 

Молчун и Нава поднялись на сушу. Воры уехали на острове.

 

КАРТИНА 5

Угол стены с дверью. Над входом надпись «Приемная». Стоит Перец, топчется. Подходит к двери, протягивает руку, чтобы открыть — стена складывается в нечто, открывается кресло на постаменте, больше ничего не освещено. Перец нерешительно подходит, оглядывается в поисках кого-то, потом осторожно примеряется к креслу и садится в него. Пока ходит — звучат его мысли.

 

Мысли Переца (фонограмма):»Что же я ему скажу? Скажу, что я филолог и не могу быть полезен Управлению. Отпустите меня, я уеду и больше никогда не вернусь, честное слово. А зачем же вы сюда приехали? Я всегда очень интересовался лесом, но ведь в лес меня не пускают. Надо пустить слезу, а где я ее, эту слезу найду? Но я у него все разнесу, пусть только попробует меня не пустить. Все разнесу и

уйду пешком.»

 

Слышно как воркуют голуби, свет высвечивает Кукловода-Директора, кормящего голубей в ящике. На ящике кривая надпись — для мусора. Перец соскакивает с кресла и таращится на Кукловода, пытаясь проследить его руку(?)

 

ДИРЕКТОР: Внештатный сотрудник Управления Перец?

ПЕРЕЦ: Д-да… Я…

ДИРЕКТОР: Очень, очень приятно. Наконец-то мы с вами познакомимся! Здравствуйте. Моя фамилия Ахти. Много о вас наслышан. Будем знакомы. А я вот, видите, голубей кормлю. Любопытная птица. Огромные в ней чувствуются потенции. А как вы, мосье Перец, относитесь к голубям?

ПЕРЕЦ: Очень люблю, мосье Ахти.

ДИРЕКТОР: Вы их любите в жаренном виде? Или в тушеном? Я, например, люблю в пироге. Пирог с голубями и стакан хорошего полусухого вина — что может быть лучше? Как вы думаете?

ПЕРЕЦ: Изумительно.

ДИРЕКТОР: А «Голубка» Пикассо! По роду службы мне пришлось приглядеться к голубям, и я вдруг осознал, что Пикассо, этот чудодей, схватил то мгновение, когда голубь складывает крылья перед приземлением. Его лапки уже касаются земли, но сам он

еще в воздухе, в полете. Мгновение превращения движения в неподвижность, полета в покой.

ПЕРЕЦ: У Пикассо есть странные картины, которых я не понимаю.

ДИРЕКТОР: О, вы просто недостаточно долго смотрели на них.

 

Директор перевернул ящик, голуби с шумом улетели, ящик с грохотом упал.

 

ДИРЕКТОР: Так, о голубях мы поговорили. Ваше имя?

ПЕРЕЦ: Что?

ДИРЕКТОР: Имя. Ваше имя.

ПЕРЕЦ: Пе… Перец.

ДИРЕКТОР: Год рождения?

ПЕРЕЦ: Тридцатый.

ДИРЕКТОР: Точнее!

ПЕРЕЦ: Тысяча девятьсот тридцатый, пятое марта.

ДИРЕКТОР: Что вы здесь делаете?

ПЕРЕЦ: Внештатный сотрудник. Прикомандирован к группе Научной охраны.

ДИРЕКТОР: Я вас спрашиваю: что вы здесь делаете?

ПЕРЕЦ: Я… Не знаю. Я хочу уехать отсюда.

ДИРЕКТОР: Ваше мнение о лесе. Кратко.

ПЕРЕЦ: Лес — это… Я всегда… Я его… боюсь. И люблю.

ДИРЕКТОР: Ваше мнение об Управлении?

ПЕРЕЦ: Тут много хороших людей, но…

ДИРЕКТОР: Достаточно.

 

Вдруг директор подполз к Перецу, заглядывая в глаза.

 

ДИРЕКТОР: Слушай, друг! Брось! Возьмем на троих? Секретаршу позовем. Это же не баба, это же тридцать четыре удовольствия! «Откроем, ребята, заветную карту!…» А? Откроем? Брось, не люблю. Ты как насчет этого?

ПЕРЕЦ: Собственно, можно, но я ведь…

ДИРЕКТОР: Ну что там — ты?

ПЕРЕЦ: Я. мосье Ахти…

ДИРЕКТОР: Брось! Какой я тебе мосье? Камрад — понял? Генацвале!

ПЕРЕЦ: Я, камрад Ахти, пришел попросить вас…

ДИРЕКТОР: Пр-р-роси! Ничего не пожалею! Деньги надо — на деньги! Не нравится тебе кто — скажи, рассмотрим! Ну?

ПЕРЕЦ: Н-нет, я просто хочу уехать. Мне никто не хочет помочь, и я прошу вас как директора…

ДИРЕКТОР: Вы ошибаетесь, Перец. Я не директор. А вам вот в эту дверь.

 

Директор открывает крышку поднявшейся кастрюли, хватает Переца и отпускает его туда — сразу темно и пошли голоса в темноте.

 

ПЕРЕЦ: Господи, где здесь выход?

ГОЛОС1: А вам откуда выход?

ПЕРЕЦ: Отсюда… на улицу.

ГОЛОС1: Улиц много.

 

Стук в дверь.

 

ГОЛОС2: Кто там?

ПЕРЕЦ: Мне нужно выйти! Где здесь выход?

ГОЛОС2: Подождите, сейчас… Проходите.

ПЕРЕЦ: Ничего не вижу.

ГОЛОС2: Сейчас привыкните. Распишитесь вот здесь. Расписались?

ПЕРЕЦ: Нет. А в чем расписываться?

ГОЛОС2: Да вы не бойтесь, это не смертный приговор. Распишитесь, что вы ничего не видели.

ПЕРЕЦ: Расписался.

ГОЛОС2: Имейте в виду, сейчас я открою дверь и выпущу. И без шуток. Ясно?

 

Лес, Перец посреди леса. Он идет по нему изумленный, а лес играет с ним, берет на руки, рассматривает, показывает ему себя, забирает к себе, засасывает. А Перец все время говорит.

 

ПЕРЕЦ: Я рвался сюда, и вот я попал сюда, и я, наконец, вижу лес изнутри, и я ничего не вижу, и не понимаю в мире, который кто-то придумал, не затруднившись объяснить его мне, а может, и себе… Я

вижу, как Лес надвигается, взбирается по серпантину, карабкается по отвесной скале, впереди волны лилового тумана, из них выползают, опутывая и сжимая, мириады зеленых щупалец, а на улицах разверзаются клоаки, и дома проваливаются в бездонные озера, и прыгающие деревья встают на бетонных взлетных площадках перед битком набитыми самолетами, где люди лежат штабелями вперемежку с бутылками кефира, с серыми грифоваными папками и с тяжелыми сейфами, и земля под утесом расступилась и всосала его. Это было бы так закономерно, так естественно, что никто не был бы

удивлен, все были бы только испуганы и приняли бы уничтожение как возмездие, которого каждый в страхе ждал уже давно. А шофер Тузик, как паук, бегал бы между шатающимися коттеджами и искал бы Риту, чтобы напоследок получить все-таки свое, но так и не успел бы…

 

КАРТИНА 6

Лес. Кандид и Нава стоят перед деревней. Ночь. Домики на островах.

 

НАВА: Не нравится мне эта деревня. Здесь, наверное, еды не допросишься. У них и поля даже нет, одна голая глина. Наверное, это охотники, они всяких животных ловят и едят, тошнит даже, как подумаешь.

МОЛЧУН: А может быть, это мы в чудакову деревню попали?

НАВА: Чудакова деревня — деревня как деревня. И почем тут людей не видно, давай мы в эту деревню не пойдем.

МОЛЧУН: Ладно. Давай не пойдем.

НАВА: Не пойдем, не пойдем. А когда мне есть хочется? Нет, мы давай с тобой туда спустимся, поедим, а если нам там не понравится, тогда сразу уйдем.

 

Подходят к деревне. Возле 1-го домика лежит человек тряпочный (кукла без механики, ее берут руками и двигают).

 

ЧЕЛОВЕК: Вы куда? (слабым голосом)

МОЛЧУН: Нам нужно переночевать. Мы дорогу потеряли.

ЧЕЛОВЕК: Это вы, значит, сами пришли? Это вы молодцы, хорошо сделали… Вы заходите, заходите, а то работы много, а людей что-то совсем мало осталось…

МОЛЧУН: Ты нас не покормишь?

ЧЕЛОВЕК: Это хорошо, что мальчик пришел (бормочет что-то).

МОЛЧУН: Я тебя не понимаю. Ты мне скажи, еда у тебя найдется?

ЧЕЛОВЕК: Вот если бы трое…

 

Нава оттаскивает Молчуна в сторону.

 

МОЛЧУН: Больной он, что ли?

НАВА: Что ты с ним разговариваешь? У него же нет лица. Пойдем в какой-нибудь другой дом, только еды мы здесь не достанем, ты не надейся. Здесь вообще никогда не было еды. В какую-то ты меня глупую деревню привел, Молчун. И дети тут не кричат, и на улице никого нет.

 

Заходят в другой дом, там кто-то лежит.

 

МОЛЧУН: Спит.

НАВА: Как же спит, когда он смотрит?

МОЛЧУН: Да нет, спит он. Пойдем.

 

Заходят в другой дом, пустой.

 

МОЛЧУН: Ты не бойся. Бояться здесь совершенно нечего.

НАВА: Ничего я не боюсь (устало цепляясь за Молчуна). Я устала и спать хочу (укладывается). Все люди уже лежат отдыхают, и только мы с тобой бродим.

 

Она укладывается спать.

Происходят некие манипуляции с темнотой, домами, перестановки, подмены. Собираются четверо актеров вокруг дома, где они спят. Дом стоящий впереди освещается и туда начинают идти какие-то люди с разных сторон (сами — те же тряпочные). Раскрывается дом, где спят Молчун и Нава. Четверо смотрят на них. Молчун с трудом, как зомби, начинает подниматься вместе с Навой на руках и пытается идти к тому дому впереди, как под гипнозом четверых. Молчун так и не доходит — четверо его отпускают, уходя. Затемнение.

Утро. Молчун и Нава спят на бугре. Нава просыпается.

 

НАВА: Какое сухое место, никогда в жизни не думала, что бывают такие сухие места. И как здесь трава растет, а, Молчун?

МОЛЧУН: В эту деревню, нужно все-таки вернуться.

НАВА: Куда вернуться? В ту лукавую деревню вернуться? Ну зачем ты мне это говоришь, Молчун?

МОЛЧУН: Мне самому не хочется, Нава, но сходить туда надо. Вдруг там нам объяснят, как отсюда побыстрее попасть в Город?

НАВА: Почему в Город? Я не хочу в Город, я хочу на Выселки!

МОЛЧУН: Пойдем уж прямо в Город. Не могу я больше.

 

Встает и идет в сторону деревни. Нава за ним. Деревня, маленькая, на одном бугорке выезжает на освещенное место. И начинает складываться и тонуть.

 

НАВА: Я знаю, как это называется. Это называется Одержание. Вот почему у них не было лица, а я сразу и не поняла. Наверное они хотели жить в озере. Мне рассказывали, что те, кто жили в домах, могут остаться и жить в озере, теперь тут всегда будет озеро. А кто не хочет, тот уходит. Я вот, например, ушла, хотя это, может быть, даже лучше — жить в озере. Но этого никто не знает… Может быть искупаемся?

МОЛЧУН: Нет, я не хочу здесь купаться. Идем.

 

Они начинают идти по болоту и Молчун думает мысль:

«Мне бы только выбраться отсюда, а то я как та машинка в лабиринте… Мы все стояли вокруг и смеялись, как она деловито тычется, ищет, принюхивается… а потом в маленький бассейн на ее дороге наливали воду, и она трогательно терялась, но только на мгновение, и снова начинала деловито шевелить антенами, жужжать и принюхиваться, и она не знала, что мы на нее смотрели,

а нам было, в общем, наплевать на то, что она не знает, хотя именно это, наверное, страшнее всего. Если это вообще страшно. Необходимость не может быть ни страшной, ни доброй. Необходимость необходима, а все остальное о ней придумываем мы

и машинки в лабиринтах. Просто, когда мы ошибаемся, необходимость берет нас за горло, и мы начинаем плакать и жаловаться, какая она жестокая да страшная, а она просто такая, какая она есть, — это мы глупы и слепы.»

 

Пока он это думает, они идут с Навой по болоту, а четверо актеров ведут их, устраивая переходы, ставя препятствия, которые те деловито преодолевают, одним словом, ставя их в положение той машинки, и в конце монолога Молчун начинает останавливаться и

задумываться, отчего это происходит и начинает понимать роль свою и наконец видит актеров, но тут Нава его перебивает.

Нава останавливается, тянет носом воздух.

 

НАВА: Куда бы здесь спрятаться? Спрятаться, кажется, и некуда.

МОЛЧУН: Кто-нибудь идет?

НАВА: Кого-то много, и я не знаю, кто это… Можно, конечно, не прятаться, все равно они уже близко. Вот они. Э, маленькие, не страшно, ты их сейчас прогонишь. Гу-гу…

МОЛЧУН: Помолчи.

 

Выползают «щенки». Они следят за их движением. «Щенки» уходят.

 

НАВА: Скоро будет озеро. Пойдем скорее, я хочу пить и есть.

 

Подходят к озеру. Встали. Перед ними начинают делать озеро.

 

НАВА: Знаешь, Молчун, а может мы не пойдем к этому озеру?

МОЛЧУН: Но вода там есть? Ты же пить хотела.

НАВА: Вода есть, но теплая. Плохая вода, нечистая.

 

Они встают на плавучий остров или плот, отталкиваются от берега и плывут. Озеро растекается во всю ширь, они вглядываются в воду.

 

НАВА: Мне это озеро что-то не нравится, что-то там не так. По-моему это даже не озеро, чего-то там еще много, кроме воды.

МОЛЧУН: Люди, много людей. Смотри, все голые и совершенно неподвижно лежат.

НАВА: Никакие это не утопленники, Колченог ничего не разобрал, просто они здесь купались, а тут ударил горячий источник, и все они сварились… Очень это страшно, Молчун. Мне даже говорить об

этом не хочется. А как их там много, целая деревня… И все они женщины. Ты заметил?

МОЛЧУН: Да.

НАВА: Вот это самое страшное, вот это я никак не могу понять. А может быть…

 

Нава и Кандид причаливают к берегу и уже поднявшись она это сказала и обернулась на озеро. И пошла мысль Навы фонограммой:

«А может быть, их мертвяки туда загоняют? (Нава пошла за Кандидом что-то предчувствуя) Наверное их мертвяки туда загоняют — наловят по всем деревням, пригонят к этому озеру и варят… Зачем

мы только из деревни ушли? Сидели бы в деревне, ничего бы этого никогда не видели. Думали бы, что это Колченог выдумывает, жили бы спокойно, так нет, вот понадобилось в Город идти. Ну зачем понадобилось в Город идти?»

 

Тут с ее кукловода спадает одеяние и открывается Мама, и дальше

она говорит уже с ней фонограммой.

 

НАВА: Мама? (Нава оторопела и припала к ней) Мама…

МАМА: Выросла. Одичала. Рада?

НАВА: Ну еще бы. Ведь ты же моя мама. Я тебя каждую ночь во сне видела. А это Молчун, мама.

МАМА: Что еще за Молчун?

НАВА: Это мой муж. Смотри, какой он хороший. Он меня

от воров спас…

МАМА: Какой еще муж? Не выдумывай, девочка.

МОЛЧУН: Где вы купаетесь? Зачем? Кто вы такие? Чего вы

хотите?

МАМА: Есть, наверное, хочет. Они ведь всегда хотят

есть и едят ужасно много, совершенно непонятно,

зачем им столько еды, они ведь ничего не де-

лают…

МОЛЧУН: Как пройти на Биостанцию?

НАВА: Мама, что ты на него так нехорошо смотришь? Это

же Молчун! Ты скажи ему что-нибудь ласковое, а

то он обидится.

МАМА: Уходи отсюда. Иди, иди, чего ждешь? В лес иди!..

НАВА: Но я хочу, чтобы он был со мной! Как ты не пони-

маешь, мама, он же мой муж!

МАМА: Пойдем, пойдем, ты пока ничего не понимаешь… Он никому не нужен, он лишний, они все лишние, они — ошибка… Да пойми же! Ну хорошо, потом придешь к нему… если захочешь.

 

Уже собрались все актеры, снимают кукол, кладут их перед собой на бугорок двумя трупиками, рядом и стоят вчетвером («мама» в центре) над ними, опустив головы. Меркнет свет, пошла музыка и оживает лес, формируясь в огромное лицо, которое все дышит и живет, потом открывает устало глаза и долго смотрит в зал, разглядывая каждого зрителя. Затемнение.

 

Занавес