С семи часов народ начал собираться. Казалось, что были немного раскованы, однако напряжение ощущалось всеми. В воздухе, наверное, что-то носилось и норовило стукнуть и стукнуть хорошо, но не могло выбрать, с кого начать. От этого и были в напряжении и чего-то ждали. Боялись начать и оттягивали, старательно напрягая последние силы. Но начать все-таки пришлось.
Кто-то включил воду. Она стала набираться довольно быстро. Мы стояли по краям и смотрели как все это происходит. Старались не думать о том, что будет. Ждали молча. Наконец налилось достаточно.
Немного постояли. Все-таки страшно. Вдруг все зашевелились и стали входить в воду. Входили не глядя в глаза друг другу. Старались не смотреть. Наконец вошли.
Вода доходила до подбородка. Было жутковато. Оступишься и конец. Во всяком случае нахлебаешься.
Еще немного постояли так. И вот. По команде Лещинского начали выпускать.
Оно всплывало неожиданно. Каждый гадал, что всплывет рядом, но надеялся, что пронесет. Поэтому пугались. Поэтому вздрагивали. Поэтому было так жутко.
А человек, возле которого всплывало, дул изо всех сил, стараясь отогнать от себя. Оно плыло к другому, тот в панике со страшными глазами начинал дуть сам, и чем больше его всплывало, тем суматошнее становилась эта игра. Только от этого отдуешься — другое по затылку стучит. Волны пошли. Начали захлебываться. Кто-то истошно закричал — поперхнулся. Но он еще был жив.
Боже мой! Какая страшная картина! Чем все это могло кончится?
Наконец прозвучал звонок. Все затихли. Волны поколыхивались, успокаиваясь. Кто-то тихонько плакал, кто-то постанывал. Троих держали на плаву, они еще дышали, сердца еще бились.
Стала вода выходить. Подняться и уйти самим — сил уже не было. Вода уходила, а это все оседало на нас, оседало и раскисало сползая, засы-хало коркой, смердило. На лица смотреть не возможно. Расходились молча. Соберемся ли опять?