Наверно так. В маленьком домике на берегу ручья жила-была Принцесса. Ранним утром она уходила из дома и возвращалась только вечером. И каждый вечер мимо домика проходил со своей поклажей Бедный Человек.
Иногда они встречались у калитки и вежливо раскланивались. Иногда он приходил когда еще никого не было и выискивал ее глазами в саду. Иногда его взгляд находил ее там и глаза теплели. Но всегда он проходил мимо.
Допустим однажды, он ненадолго пропал. А когда появился вновь, вид у него был потрепанный, одежда лохмотьями болталась на руках и ногах, глаза ввалились и привычной поклажи у него не было. Он подошел к калитке и остановился в нерешительности. Принцесса была в саду и увидев его пригласила войти. Немного помедлив он вошел и подойдя к ней поклонился, разрыл у ее ног землю, положил туда семечко, засыпал и зачерпнув из ручья воды, полил это место. Как только из земли показался зеленый росток, он поднялся и заговорил.
— Милая Принцесса. Ради бога простите, что я вас так называю, но мне больше некуда идти. Я не могу жить с пустым сердцем и поэтому пришел к вам с просьбой пожить в нем пока не наскучит. Это вам почти ничего не будет стоить. Во всяком случае другим это ничего не стоило. Но может я ошибаюсь, а вам не хотел бы причинить боли. И потому прошу вашего согласия.
— Конечно же, что за беда. Я согласна, делайте что хотите, раз вам это нужно.
— Что же тогда я спокоен.
Должно быть в это время зеленый росток уже вырос в крупный стебель цветка и на его макушке красовался великолепный бутон, готовый вот-вот лопнуть и раскрыться.
— Какая прелесть, — сказала Принцесса, взяла в ладони бутон и поднесла его к губам. Конечно от поцелуя он раскрылся и там оказалась совсем крошечная… принцесса.
Бедный Человек вынул свое сердце, открыл небольшую дверцу и поднес его к цветку. Крошечная принцесса вошла в него, и сердце вернулось на свое место.
— Вот и все. Больше мне ничего не нужно.
И с этими словами он ушел туда, откуда потом опять каждый вечер проносил свою поклажу. Но теперь он часто задерживался у калитки и даже входил в сад. Они садились на берегу ручья, и он рассказывал ей истории, которые придумывало для нее сердце. Они были то грустные, то веселые — все зависело от того, как вела себя принцесса в сердце — топала ли капризно ножками, лила горькие слезы или смеялась радуясь птицам и цветам, которых в его саду было великое множество.
Так они сиживали подолгу. Она смотрела на него, слушая… то грустила, то весело смеялась. Он рассказывал, стараясь все изобразить, и лишь глаза его иногда вдруг останавливались на ее руках. Тогда он чуть сникал, особенно когда она случайно касалась его, и он запинался не зная куда деть, спрятать свои руки и с трудом мог продолжать. Она это замечала, только не могла понять, что это значит и к чему может привести.
Что это значит… Да просто иногда только они, эти руки, и в состоянии были помочь, дать силы…
…в бессильном отчаянии закрыть глаза и на усталом лице ощутить вдруг теплые ладони…
Ведь это так много.
К чему же это привело? Просто однажды он едва дотащился до маленького домика у ручья. Ее еще не было. И хорошо. Она не должна была его видеть таким.
Он пробрался в дом и бродил по нему шатаясь, трогая и гладя те вещи, к которым прикасались ее руки, завидуя этим вещам, бездушным, мертвым вещам, которые получали каждый день то, чего он никогда не получит. Вот ручка двери, вот подсвечник, вот подлокотник кресла, а вот столб, стоящий посреди комнаты, натертый до блеска ее ладонями. Он обхватил его, прижался щекой и медленно стал чахнуть и скукоживаться, пока не превратился в причудливый нарост на столбе.
Еще одной вещью стало больше в этом странном мире, окружающим Принцессу.
Когда он очнулся было уже поздно.
— Что это со мной? — проговорил он вслух.
— Что, что. То же самое, что и с остальными, — проворчало старое кресло и недовольно поежилось, поскрипев своими пружинами.
— А он неплохо устроился, — проговорило одеяло.
— Ты бы уж молчало, — недовольно сказал пододеяльник. — Много ли тебе позволено?
— Вечно приходится его ограничивать. Так и норовит вылезти.
— Ничего не понимаю…
— А чего тут понимать? Ты ведь получил все, что хотел! Конечно, пришлось пожертвовать остальным. Но тут ты и не виноват. Слишком уж… Это неизбежно. Во всяком случае, все мы не смогли этого избежать. Так что…
Старое кресло умолкло, и все вещи в доме заохали и завздыхали, ворочаясь, переживая вновь тот миг, вспоминая и жалуясь друг другу…
Жила-была Принцесса. Был у нее маленький домик, куда она возвращалась поздним вечером, уставшая и довольная прожитым днем.
Чем она занималась, уходя каждый день ранним утром, никому неизвестно. А вот что ее ожидало в небольшом домике знают все. Это почти и не надо описывать и объяснять. Каждый об этом мечтал или мечтает, жадно вглядываясь куда-то, крепко держась за ржавые прутья своей клетки, так крепко, что побелеют пальцы, как будто эти прутья единственное спасение…
Первой ее встречала калитка. Она приветливо распахивалась и по домашнему поскрипывая желала хозяйке доброго вечера.
Цветы вдоль дорожки начинали распускаться и благоухать только с ее приходом, заполняя своим ароматом и сад, и дом. Ручей, завидев ее, как сумасшедший начинал журчать и плескаться, брызги летели во все стороны, а когда она подходила совсем близко, он прикидывался тихоней и смирненько тек, пока она шла вдоль вся в напряжении, ожидая прыжка, и всегда это было внезапно, и эта игра повторялась каждый раз, и неизменно радовала их. Он обрушивался на нее всей своей прохладой и мокротой, заставляя вскрикнуть и отскакивать в сторону. Потом она сбрасывала одежду и отдавалась ему. Да да, отдавалась. И какое-то время наслаждались близостью оба — женщина и вода. Потом опомнившись, он смущенно притихал и тек уже в стороне, огибая подальше ее ноги.
Она шла в дом и сначала подходила к столбу. Руки скользили по изгибам причудливого нароста, и ладони нащупывали легкую ожидающую прохладу дерева, прохладу, принимающую тепло и отвечающую тем же. Стоит только прикоснуться и оно уже теплое, уже твоё.
Она прижималась к нему, гладила и бормотала едва слышно, почти одними губами:
— Что же вы наделали, простите меня, ради бога, простите.
Потом она привыкнет, успокоится и уже не будет бормотать такой ерунды.
Она пойдет дальше, и все получат свое: и свеча, которой придется сгореть до последней капли воска; и перо, что запишет за Принцессой все ее мысли; и бумага, что запомнит это все и будет потом твердить, и твердить, перешептывая все снова и снова. И в конце концов постель примет ее в свои объятия. И пододеяльник будет кутать и прижиматься к чистому свежему телу, а одеяло постарается пробраться тоже, и они опять поссорятся с пододеяльником.
И так будет продолжаться изо дня в день, из века в век, пока живет на свете такая дурацкая любовь и живу я, пишу и читаю эти строки, повторяя их за своим сердцем. А оно все придумывает и придумывает.
— Милая Принцесса! Ради бога простите, что я вас так называю…
19.01.1988